В начале этого года команда из трёх казахстанских и одного литовского альпиниста взошла на одну из самых опасных и сложных вершин мира — гору Серро-Торре в регионе Патагония, Аргентина. Это стало первым восхождением казахстанцев на этот пик. Участники команды — продюсер и организатор экспедиции Омар Асербеков, капитан Григорий Щукин, главный оператор Денис Лукянчук и альпинист Мариус Грузаускас — сняли о нём документальный фильм «Патагония. Есть вершина».
Мы поговорили с Омаром и Денисом. Они рассказали об истоках своей любви к горным восхождениям, объяснили разницу между коммерческим и техническим альпинизмом, а также поделились трудностями экспедиции в Патагонию.
Текст Жангир Джангильдин
Я родился в 1986 году в районе Вигвам (неформальное название района 39-й школы в позднесоветском Алматы — прим.ред.). До альпинизма занимался пауэрлифтингом: поднимал железки. Потом начались проблемы со спиной, и я стал потихоньку бегать. Сначала по Терренкуру, затем записался в скайраннинг и начал бегать в горы.
Там я впервые и увидел альпинистов. Забегаешь туда наверх, выплевываешь сердце, и видишь, как кто-то сверху спускается. Я и понятия не имел, кто это такие. Так и спросил: «Кто такие?». Ответили, что ЦСКА-альпинисты. Мне стало интересно, и я решил сам попробовать.
Позвал друга из Москвы — и так пошли на первую высоту в 4 тысячи метров. Просто без ничего, в обычных кроссовках. Мы сейчас таких оленями называем. Это люди, которые вообще не понимают, что такое горы и не приспособлены к ним.
Я понял, что это очень непростое занятие. Потом поднялся на пик «Молодежный» во время массовой альпиниады. Там встретил на тот момент вице-президента Федерации Альпинизма и скалолазания Баглана Жунусова. Он позвал меня на специальные тренировки. Я даже не знал, что такие есть. Потом понял, какие это тренировки: очень тяжелые и необычные. Мало кто из профессиональных спортсменов в боксе или футболе так тренируется.
Мне 33 года, родился в Алматы. Любовь к горам появилось от нашего проекта Campit. Я — один из основателей самого крупного комьюнити в Казахстане, связанного с горами. Мы образовались в 2015 году и бесплатно водили ребят в горы. В первом походе нас было 25 человек, а в самом большом — 1,5 тысячи.
Поднимались на Кок-Жайлау. Это было не альпинизмом, а хайкингом. В какой-то период мы познакомились с Омаром в секции альпинизма, куда я пришел, чтобы повысить свои навыки. Он — профессиональный альпинист. Я в тот момент был начинающим, и получил значок альпиниста, пройдя курсы. Тогда мы сделали наш первый документальный фильм «Зовут горы». Это было кино об истории советско-казахстанского альпинизма. Мы отобрали всю хронологию, и получился классный фильм. Набралось около 150 тысяч просмотров. Потом мы взяли паузу на два года и после январских событий зарегистрировали фонд Jasa для помощи детям из детских домов (об этом проекте мы ранее писали здесь — прим.ред.).
Альпинизм зацепил меня тем, что там все честно. Допустим, в боксе, борьбе или беге ты можешь использовать допинг в межсезонье. Там работают медики, есть судьи, которые могут судить правильно или неправильно. Плюс это все ещё делается под рукоплескания толпы. Много каких-то субъективных моментов, которые могут трактовать в ту или иную пользу. В горах такого нет. Ты либо залез, либо не залез. Там все предельно ясно и честно. Я говорю про технический класс альпинизма, а не про то, чтобы зайти пешком на Эверест с кислородом, кучей гидов, шерпов и всего остального. Это уже коммерческий альпинизм, который не имеет ничего общего с техническим классом.
Отличить коммерческий альпинизм от технического просто. Возьмём конкретный пример: Эверест. Чтобы подняться на Эверест, нужно заплатить определенное количество денег — условно от 40 до 150 тысяч долларов. И за тебя сделают всю работу гиды и шерпы, которые окружают тебя. Плюс ты поднимаешься с дополнительным кислородом.
Хотя весь челлендж, наоборот, состоит в разреженном воздухе: тебе не хватает кислорода, ты борешься с этим, акклиматизируешься и заходишь на вершину, превозмогая. А когда у тебя есть кислородная маска и все делают за тебя, в этом нет никакого челленджа. Ты просто идёшь вверх, перещелкиваясь с веревки на веревку в каких-то местах. Для этого не нужно иметь каких-то специальных навыков. Любой физически здоровый человек, который умеет ходить, может забраться на Эверест. Вас обучат этому за три-четыре дня.
Чтобы забраться на Серро-Торре, нужна серьёзная физическая и техническая подготовка. Мы — четвертая команда из постсоветского пространства, которая смогла взойти на эту гору.
Путешествие в Патагонию было моей первой серьёзной экспедицией длиною в месяц. Там я понял главную философию гор. В горах невозможно надеть какую-то «маску», ты становишься максимально естественным. Когда ты идёшь в горы с напарником или другом, вы настоящие. То есть если где-то в городе, на бизнес-встрече, работе или учебе ты можешь притворяться кем-то, то в горах ты естественен. Там тебе всегда тяжело, холодно, больно и начинают проявляться все внутренние качества. Это отличный способ понять кто ты есть на самом деле. В городе это очень сложно сделать.
Кажется, что горы — это единственное место, где человек может найти себя. Потому что когда ты супер уставший поднимаешься второй день, тебя начинает все бесить и у тебя просто не остается сил быть супер вежливым или супер культурным. Это как джунгли, где проявляется твоё естество.
Когда ты занимаешься этим делом, у тебя есть определенный пул людей, с которыми ты лазаешь. Он может быть узкий, а может быть и большой. У меня есть ребята, с которыми я часто лазаю, и мне с ними комфортно. В горах важно подниматься с людьми, которые понимают тебя с полуслова. Ты доверяешь человеку свою жизнь, а он доверяет тебе свою.
Идея пришла, когда мы лазили летом в Альпах с Григорием Щукиным. После восхождения на гору Монблан, самую высокую точку Западной Европы, по одному из самых сложных маршрутов, мы просто сидели у меня дома, пили вино, обсуждали, куда можно съездить дальше. Он сказал, что было классно сгонять в Патагонию. С этого момента все и началось.
Я сразу же подумал, что было бы классно позвать Дениску. Он мог бы нам помочь в лагере: это когда один человек ждёт тебя внизу, мониторит ситуацию, сидит на рации и может связаться с Большой землей. Всегда приятно, когда есть такой человек. Плюс он мог бы что-нибудь подснять. Тогда мы даже не думали, что получится прям целый фильм. Затем мы подумали, что, наверное, для восхождения нужен и третий человек, чтобы была возможность лезть куда-нибудь вдвоем, если с одним что-то случится. Это запас прочности. Так мы позвали Мариуса. С Мариусом я познакомился, когда мы поднимались на Хан Тенгри — высшую точку Казахстана.
Ребята позвали меня в Патагонию, и я поехал туда как участник команды и оператор. Для меня это было первым опытом съемок в горах. Там очень экстремальные погодные условия. Плюс нужен тяжелый рюкзак. Сначала мы готовились, думали, какую именно взять технику. Потому что ты не можешь взять с собой все оборудование, которое используешь в городе. Мы считали каждый грамм, каждую батарейку и пауэрбанк.
Плюс это также было первым для меня поднятием в горы на целый месяц с командой профессионалов. Хоть у меня и есть значок, я не профессиональный альпинист.
Вначале мы и не мечтали зайти на Серро-Торре. Мы думали, что это как увидеть единорога или найти четырёхлистный клевер. В Патагонии собираются только очень сильные альпинисты, элита со всего мира. Для этого нужен минимум первый спортивный разряд. Мы просто хотели познакомиться с районом, потому что это был наш первый раз. Нас все пугали, что в первый приезд это сделать нереально. Сначала нужно понять обстановку, почувствовать погоду и то, как ведут себя скалы. Некоторые люди находятся там по три-четыре сезона и все равно не могут взойти.
В нашем фильме был парень Педро. Он — член сборной Аргентины по альпинизму. Сам местный, из Эль-Чалтена. Это как быть алматинцем у нас. То есть город находится у гор, на которые мы лезли. Его отец тоже альпинист. Он сказал, что делал три попытки взойти по этому маршруту, но ни разу не получилось.
Мы долго добирались до места. Сначала нас охватила эйфория. Мы встретились с Мариусом и сразу же решили пробежаться по речке на возвышенности. Через день мы вышли на первое восхождение: простой акклиматизационный выход, чтобы присмотреться. Григорий не рассчитывал, что подходы будут такие убийственные. Мы совершили простое по альпинистским меркам восхождение, но нам пришлось пройти 50 километров за один день с рюкзаками. При этом мы ещё перешли вброд три больших реки.
В первый день, для разминки, думаю, никто не ходит такие дистанции. Ещё, чтоб вы понимали, я самый старый из команды, а Григорий самый молодой, ему 23 года. По итогу я сильно нагрузил своё колено в первый же выход. А через два-три дня нам уже выходить на более серьёзное восхождение. Где-то на первых десяти километрах я понял, что моё колено побаливает.
На половине пути уже осознал, что это не просто боль, а что-то воспалительное. В этот момент я мог легко развернуть группу, потому что по правилам, если у кого-то что-то болит, то вся группа должна развернуться. Но я знал, что если мы развернемся, то уже не пойдем на гору. Была адская боль, но я не показывал это команде. В голове был вопрос: смогу ли я дойти и через день пойти на следующее восхождение с таким коленом. Я решил перетерпеть и дойти хотя бы до первой стоянки, чтоб не подводить ребят. Знал, что на следующее восхождение я точно не пойду.
По итогу мы доходим до стоянки, и я говорю, что у меня болит колено. Мы посмотрели, и оно было сильно опухшим. Мне сказали, что мы не идём ни на какое восхождение, отдыхаем здесь и завтра возвращаемся вниз. Такая культура. Если мы пришли вместе, то должны вместе и выйти на восхождение. Если один не идёт, то все разворачиваются. Я знал, что будет этот разговор — но убедил ребят, что раз мы пришли, и я столько терпел, то надо, чтоб они зашли хотя бы сами. Они это сделали. Затем вернулись, и мы спустились вниз. Сделали хотя бы одно восхождение, хотя по планам было несколько.
Я страдал с этим коленом ещё 25 километров при спуске, затем пошел в больницу. У меня были воспалены связки. Меня начали прокалывать препаратами, содержащими кортизол — это гормональное. Я, в общем, не медик, но женщина была вообще молодец. Она работает с альпинистами. Прокололи мне кортизол несколько дней подряд, дали что-то пропить, и я смог восстановить своё колено и пойти на следующее восхождение.
Я очень сильно прислушивался к своему колену, боялся, что оно снова сильно заболит. Но в итоге оно вытерпело. Все было хорошо, и можно было выбрать большую цель. Мы хотели залезть на знаменитую гору Фицрой. Она более реалистична, чем Серро-Торре. В два раза менее сложная и в 36 раз менее опасная. Но по итогу мы сделали ставку на Серро-Торре.
Один лишь подход под гору составляет почти 60 километров. В первый день мы прошли около 30-35 километров и несколько речек. На второй день оставшиеся 25 километров. На третий день уже начали само восхождение на пик. Проблема в Патагонии в том, что там очень скверная погода. Тяжело поймать окно, когда она хорошая. Тебе нужно выходить туда минимум за двое суток, а там уже у тебя не будет ни интернета, ни связи, ничего. Только спутниковый мессенджер. По итогу мы решили рискнуть и пошли туда.
Моей задачей было подойти с ребятами как можно ближе, чтобы поснимать их на дрон и на камеру.
У меня были свои личные трудности. Я из-за сильного ветра на палатке чуть как Алладин не улетел. Это был второй день, когда ребята лезли на гору. С 7 утра до 2 дня я только один раз вышел из палатки. Все это время я просто держал её изнутри, чтобы она не улетела. Плюс я очень переживал за ребят. Даже не мог представить, как они там лезут в такую погоду. Но, слава Богу, все прошло замечательно.
Каждый кадр, каждая батарейка и оборудование, которое мы взяли, были подобранными именно для этой экспедиции. Как я уже говорил, мы не могли просто позволить себе лишнего. Ребята сообщали мне по рации, что сейчас полезут на классный участок, и я запускал дрон, чтобы их снять. Ребята тоже брали с собой облегченный дрон, так как наш основной не мог подняться на полтора километра. У Омара получились самые сочные кадры с последнего сложного участка под вершиной Серро-Торре. Они единственные в мире, потому что так близко там ещё никто не снимал.
Со своей задачей каждый справился, я считаю, прекрасно.
Сейчас при слове альпинизм все представляют себе восхождения на восьмитысячники и самые высокие пики разных континентов по заранее подготовленным маршрутам. Это все — коммерческий альпинизм. Он доступен всем, у кого на это есть деньги.
Мы выбираем другой путь, а моя личная миссия — говорить об этом. Поэтому мы должны снимать фильмы и показывать, что мы делаем.
17 августа юный альпинист из Казахстана Данил Пархаев поднялся на вершину пика Ленина (7134 м), одного из самых известны ...
По итогам прошлого года выездной туризм РК наконец достиг «докоронакризисных» показателей, сообщает Kazpravda.kz со ...
В последние четыре года количество выездных туристов из Казахстана превысило количество внутренних путешественников. ...
Начать новый 2024 год с путешествия — отличная идея! Совместно с Aviata.kz собрали подборку направлений в тёпл ...
Совместно с Aviata собрали лучшие событийные туры на весну. Концерт Scorpions в Абу-Даби, Евро-2024, концерт A ...